Колдуны и капуста - Страница 66

— Малыш!

На мой скромный вкус, окрик был превосходный полукровка едва не подскочил на месте. Не думаю, что Флеминг смог бы добиться большего эффекта.

— А?! Что?

— Сейчас, — слова Криса звенели, как свежеотчеканенные доллары, — ты, Роника и Николай заставите эту посудину двигаться в нужном нам на правлении!

— Как?!

— Молча! Станешь под мачтой и будешь тупо орать, за которую веревку тянуть!

— А ты соображаешь, партнер, — несмотря на всю серьезность положения, мне страшно захотелось расхохотаться — очень уж забавное зрелище являл собой нахохлившийся гном, — что если они дернут не за нужную веревку, то мы можем не успеть сказать «мама», прежде чем кувыркнемся кверху килем?

— Не успеем так не успеем, — равнодушно сказал Крис и, словно потеряв к полукровке всякий интерес, развернулся к вексиль-шкиперу. — Вы, шкип, спуститесь с Брендой в каюту капитана, возьмете там... — Муж на миг замялся. — Нужные инструменты и ОПРЕДЕЛИТЕ НАКОНЕЦ, В КАКОМ ИМЕННО МЕСТЕ ПРОКЛЯТОГО ОКЕАНА МЫ БОЛТАЕМСЯ!

29°49' северной широты и 179°27' восточной долготы, Крис Ханко.

— Ты уверена?

Бренда устало вздохнула.

— Мы провели пять измерений подряд, — ответил за нее Викки. — И каждый раз получали один и тот же результат. Я сам до сих пор не очень-то верю в эти цифры — но, похоже, других нам взять неоткуда. Миссис Ханко, — развернувшись к Бренде, торжественно пробасил он, — прошу вас принять мои извинения. Вы были правы, а я заблуждался.

— А ведь еще в первую ночь я сказал вам, любезнейший, что спорить с женщиной бесполезно... особенно если она права.

Судя по голосу вампира, он находился в футе за моей спиной. Как мне надоела эта манера... я оглянулся... осмотрелся... лихорадочно завертел головой и в итоге все-таки обнаружил Рысьева в шести ярдах над палубой.

Моя жена ограничилась коротким кивком и торжествующими огоньками в глазах. Что ж, выиграть спор у гнома — подвиг и впрямь достойный гордости и занесения в анналы... ну или просто куда-нибудь. Хотя, на мой взгляд, лишь исконно гномское упрямство заставило вексиль-шкипера ввязаться в этот безнадежный спор. Будь он хоть тысячу раз уверен, что его подводный корабль никак не мог удалиться от Самоа дальше чем на восемьдесят миль — когда над горизонтом вместо Южного Креста всходит Полярная, то даже полный профан в астронавигации наподобие меня начинает подозревать, что он находится к северу от экватора.

— С другой стороны, — бодро заметил Малыш, — мы оказались куда ближе к Гаваям. Сколько там до них выходит? Две тысячи миль?

— Меньше, — Бренда осторожно разгладила карту, — но все равно немало.

— Ерунда, — беззаботно махнул рукой полукровка. — Хороший, крепкий корабль, попутный ветер и полный трюм припасов — что еще надо моряку для счастья?

— Если, — угрожающе произнесла Бренда, — ты собрался скармливать мне чертов рис, надеясь, то я обзаведусь китайским прищуром...

— Последние две недели в твоей диете преобладала рыба, — возразил гном. — Однако же крылья на манер чайки ты не отрастила.

— Последние две недели, приятель, я питалась мечтами. Мечтами о том, как доберусь до глотки урода, отвечавшего за комплектность спасательных пайков!

— Не ты одна. Вампир, — заметил Викки, — наверняка окажется там раньше тебя.

— Это еще...

Пожалуй, самое время вмешаться — пока моя команда ярких индивидуальностей не начала добираться до глоток ближних.

— Всем молчать, остальным бояться!

Это была одна из любимых фраз капрала Росса, и только сейчас я в полной мере оценил ее красоту, глубину, изящество и степень воздействия на неподготовленные умы.

А ведь на фоне сержанта Клеппера капрал Живодер выглядел бледновато.

ГЛАВА 11

Тихоокеанская ночь, Малыш Уин.

Вахта с полуночи до четырех утра именуется «собачьей».

Особенно тяжело приходится в последний ее час. Коварный Гипнос любит его не меньше орков, лазутчиков — час, когда темно-зеленая шкура неразличима на фоне земли, а силуэты часовых уже выделяются на светлеющем небосклоне. И подкрадывается сон так же бесшумно и незаметно, как орки, — с той лишь разницей, что, подкравшись, не вспарывает кривым ножом глотку, а всего лишь высыпает на веки по полпуда песка.

Малышу Уину эта коварная особенность «собаки» была известна превосходно, в отличие от его товарищей. Потому, распределяя вахты, он предназначил ее для себя — о чем не переставал сожалеть каждую минуту из последних трех с хвостиком часов.

Виной тому было слишком богатое воображение полукровки. Конечно, полет его фантазии, доведись ей принять облик птицы и попасться при этом на глаза какому-нибудь эльфу, мог вызвать у Перворожденного разве что презрительное подергивание ушной кисточки да древнюю нольдорскую сентенцию относительно рожденного ползать. Но по сравнению со среднегномским уровнем Малыш Уин был прямо-таки выдающимся мечтателем. Дурное влияние человеческой крови, как постоянно ворчали его родственники. Собственно, именно избыток воображения и отравил мозг юного Уина ядом романтики и любопытства, выгнав его сначала из полумрака родных пещер наверх, к свету и простору поверхности, а затем и в океан.

Сейчас же фантазия Малыша развлекалась изготовлением и демонстрацией своему хозяину различных гипотез произошедшего на «Бегущем» — а темнота, плеск волн, хлопанье парусов и лихой разбойничий посвист ветра в вантах способствовали тому, что гипотезы эти от раза к разу становились все жутче, а тени на палубе — все длиннее, извилистей и кровожадней. И потому, разглядев на палубе пошатывающийся темный силуэт, Уин бросил штурвал, выдернул из кобур «шипучки» и...